Дo вoйны вeсь укрaинский рaзрыв прoxoдил пo услoвнoй абрис «прoрoссийскиe» и «прoукрaинскиe». A пoслe aннeксии Крымa и вторжения на Донбасс чс поменялась.
Пророссийский лагерь маргинализировался. Большая часть его избирателей осталась держи оккупированных территориях. Его повестка ушла на дно сообща с Майданом и войной. Рассказывать про Таможенный союз и ОДКБ боле некому и не для кого. Публичные спикеры либо сбежали, либо остались возьми периферии дискуссии.
Проукраинский лагерь, оставшись на рынке ценностного в одиночестве, начал раздробляться. Началось расслоение на тех, кого условно можно окрестить левыми и правыми.
Левые хотят гражданских свобод и демократии. Диалога и децентрализации. Они без- признают за государством права регулировать общественную жизнь. Они верят в биржа идей и способность каждого делать рациональный выбор в условиях конкуренции. С подозрением относятся к любым рассуждениям о «сильной руке» и опасаются, что же «чрезвычайщина», введенная в условиях войны, может пережить саму войну. В (видах них государство – это левиафан, которого нужно держать получи и распишись строгой диете, чтобы его аппетиты не росли.
До другую сторону баррикад – те, кто хотят мобилизации общества. Тетуня, кто считают, что горидевы узлы надо рубить, а маловыгодный развязывать. Те, кто уверены, что общества бывают инфантильными, а зрячесть выбора – удел взрослых. Те, кто убеждены, что весть военного времени отличается от повестки времени мирного. И яко рецепты Украина должна брать не у Дании и Германии, а у Южной Кореи иначе Израиля.
У каждого лагеря свой набор символов и стандартов. Одни верят в ярмарка, другие – в регулирование. Для одних ценности всегда важнее государственного интереса. С точки зрения других, в определенные моменты истории сокровище могут потесниться ради выживания государства как такого. Одни верят в так, что политическую нацию нужно взращивать дисциплиной. Другие с сим готовы спорить.
Главная проблема именно в том, что-нибудь коммуникации между лагерями практически нет. Нет даже словаря в (видах описания оппонента. Напротив – включается привычный рефлекс, выработанный вслед довоенные годы. Когда любой сторонник Украины привык к тому, точно не соглашаться с ним может лишь адепт Кремля – прямой или латентный. И потому любое расхождение во взглядах рождает обвинения в «проплаченности» или — или сговоре.
Проблема в том, что Россия вполне может вложиться в оба лагеря. Левые удобны тем, что их весть в условиях войны ведет к разрыхлению общественного, к доминанте частного интереса надо коллективным. Правые удобны тем, что их можно истощить для оспаривания государственной монополии Киева на насилие. И функция не только в России – в эти лагеря готовы инвестировать и любые оставшиеся игроки, решающие свои собственные шкурные интересы.
Же все это не отменяет главного. А именно: украинский кемпинг утратил монолитность. Ту самую, что была характерна во (избежание него двадцать три постсоветских года. Ту самую, которая рождалась в борьбе с теми, кто такой видел Украину российской колонией.
Война отменила старые дискуссии и родила новые. Диалог с теми, кто видел Украину российской – закончились. Теперь придется пилотировать их с теми, у кого для Украины есть разные рецепты. И в этой новой реальности придется понабираться кое-чего выживать.